В 1936 году в городе построили новую школу №12. Когда мы пришли с братом Женей в эту школу (я – в девятый класс, а Женя – в седьмой), то всюду еще пахло свежей краской, радовали глаз новые парты и столы, чистые стены и большие светлые окна.  В 1937/38 учебном году наш класс был выпускным. В нем насчитывалось 33 ученика, из них только 9 девушек. Чем это объяснить – судить не берусь. Заглядывая в далѐкое прошлое, проследив свой жизненный путь и путь многих моих одноклассников, я всѐ больше и больше понимаю и убеждаюсь в том, сколько важного и нужного для нас в учѐбе, работе, вообще в жизни дали нам наши педагоги, воспитатели, учителя. Я с благодарностью вспоминаю наших учителей тех незабываемых лет. Это преподаватель немецкого языка Наталья Федоровна Петрова, наш классный руководитель, преподаватель математики Варвара Ефремовна Сыроежкина и, конечно же, преподаватель литературы Иван Яковлевич Красновский. Иван Яковлевич Красновский... Его я назвал бы Учителем с большой буквы. Наше с ним знакомство состоялось в первый же день нового учебного года. Едва мы заняли свои места, в дверях появился наш новый учитель литературы. Среднего роста, лет сорока, слегка сутулый, в очках с толстыми стѐклами, он подошѐл к классной кафедре, обвѐл класс взглядом, ответил на наше к нему внимание золотозубой улыбкой. и представился. Зайдя за кафедру, он вновь улыбнулся и... своим негромким голосом буквально заворожил нас. Он увлечѐнно говорил о литературе и еѐ значении в жизни каждого человека, о писателях и поэтах — инженерах человеческих душ. Он читал стихи Пушкина, Маяковского... Не скрою, мы с глубоким вниманием слушали его рассказ, не лекцию, а именно рассказ — проникновенный, задушевный. Именно в этот час во мне что-то произошло, мне тоже захотелось выразить в стихах всѐ сокровенное, что таится в моей душе.  Иван Яковлевич внес в жизнь класса новую струю. Он организовал литературный кружок, объединивший любителей литературы старших классов. Однажды я показал Ивану Яковлевичу несколько своих «творений», то же самое сделал мой товарищ Виктор Петухов. И вот однажды Иван Яковлевич оставил нас с Виктором после уроков. Я не припомню, о чѐм конкретно шѐл разговор, но наш учитель, буквально на полуслове прервав свой рассказ, спросил нас:  – Ребята, а не издать ли нам свой, школьный, литературный журнал?  Как говорится, лиха беда начало. К нам подключился Иван Свиридов. В редколлегию вошли Виктор Петухов, Иван Свиридов и Вячеслав Капустин. Весной вышел первый номер журнала, отпечатанный не без помощи директора школы на пишущей машинке. А ведь мы думали, что его придется писать обычной перьевой ручкой. В журнале были мои публикации – два стихотворения и рассказ, большая поэма Виктора Петухова «Бедре и Тамкыш» и литературные пробы других авторов. Не нам судить, каким был наш первый «блин», но в следующем учебном году под руководством Ивана Яковлевича «увидел свет» второй номер.. К сожалению, я не знаю, сохранились ли в школьной библиотеке эти журналы.. Да, всѐ это в далѐком, но очень памятном прошлом. А вспоминая это прошлое, приходит «белая» зависть к ученикам нынешнего поколения и гордость за наше поколение.   

               Иван Яковлевич Красновский однажды задумал поставить спектакль по пьесе Максима Горького «На дне». Мы собрали по городу пять экземпляров пьесы и организовали ее чтение по распределенным заранее ролям. Мне поручили роль Луки, на роль Сатина выбрали Ивана Свиридова, Анатолий Захаров стал Бароном. Других исполнителей я запамятовал. Пьесу читали два вечера, и этим, к сожалению, затея Ивана Яковлевича закончилась. Впрочем, он и позднее, уже после войны, был одержим еще одной идеей: написать книгу, главными героями которой должны были стать многие ученики нашего 10 класса. Он по крупицам собирал материал для книги, а я помогал ему по мере возможности, когда приезжал в Горно-Алтайск в отпуск. К сожалению, и этот план Иван Яковлевич не осуществил. Он и раньше не отличался здоровьем, а в последние годы совсем сдал и умер в расцвете сил от рака легких.  Наш 10-й класс был на удивление дружным, единым коллективом. В классе были музыканты, поэты, шахматисты, один из них – Анатолий Захаров – чемпион области по шахматам.  Между прочим, у нас в классе не было отстающих учеников. Неписаным правилом было оказание друг другу помощи. Например, Иван Хорошевский был главным консультантом по математике, Арсентий Лочков – по немецкому языку, ко мне часто обращались с вопросами по русскому.  Мне учеба давалась легко. Отличником я не был, да меня к этому никто и никогда не принуждал. В нашей семье все строилось на доверии и на самоконтроле. Я добросовестно выполнял все письменные домашние задания, а всѐ остальное усваивал на уроке. Вот написал о письменных заданиях и невольно опять вспомнил своего отца. Это был исключительно аккуратный человек, все делал так, чтобы, как говорится, «комар носа не подточил». Он сам себе был ОТК (отдел технического контроля) и порой по несколько раз что-то переделывал, пока не добивался желаемого. Это качество он привил и нам, детям, за что я ему очень благодарен. Помню, в 10 классе у меня по алгебре была общая 96-листовая тетрадь в коленкоровой обложке. И надо же было случиться, что выполняя домашнее задание, я «запорол» одно решение, наделал много исправлений. Наверное, с месяц терпел эту мазню, в конце концов переписал всю тетрадь, чем немало удивил своих соседей по столу (в нашем классе вместо парт стояли лабораторные столы) – Ивана Хорошевского и Абрама Зверева, не отличавшихся аккуратностью.  Первые два-три месяца физику в нашем классе преподавал студент-выпускник Томского государственного университета, проходивший в нашей школе практику. И вот однажды он решил провести в нашем классе эксперимент: всему классу дал задание самостоятельно изучить очередную тему по учебнику и быть готовыми к проведению классного урока по этой теме. Следующее занятие преподаватель начал, как всегда, с опроса, а затем, обведя весь класс взглядом, произнес:  – Ну, а теперь... – При этих словах у меня затрепетало сердце, я интуитивно почувствовал, что после этих слов будет названа моя фамилия.  – Ну, а теперь, – повторил наш физик и, глядя в классный журнал, с растяжкой слов произнес, – продолжит урок по заданной мной теме...  Класс в ожидании замер. И, как бы насладившись произведенным эффектом, по слогам выговорил:  – Ка-пус-тин Вя-че-слав.  Все повернулись в мою сторону. Рассказать в классе новый учебный материал в качестве преподавателя! – такого еще не было. На удивление самому себе, я как-то быстро успокоился и уверенно взошел на школьную кафедру. После краткого вступления я подошел к классной доске и изложил материал по заданной теме, начертив на доске нужную схему и сделав необходимые записи. Честное слово, в этот момент на меня нашло какое-то вдохновение. После изложения материала, как и положено по методике, я задал классу несколько контрольных вопросов, дал домашнее задание и поблагодарил класс за внимание и моральную поддержку.  Наш преподаватель сказал, что он очень доволен проведенным мною уроком и не стал ничего добавлять к изложенному материалу, сказав, что на следующей неделе он даст нам новое задание и, обращаясь ко мне, сказал:

– Молодец, Вячеслав! Пять.  Класс жил ожиданием продолжения интересного эксперимента. Но... Через два дня он пришѐл в наш класс с гипсовой повязкой на правой руке. Не ожидая нашего вопроса, он сказал, что неудачно «приземлился» и сломал руку. Он уезжает домой в Томск и «заскочил» к нам проститься. Через несколько дней пришел новый преподаватель физики Владимир Иванович Черныш. На первом же занятии Владимир Иванович, открыв классный журнал, вдруг как-то полувопросительно проговорил:  – Капустин?..  Я встал, он посмотрел на меня изучающим взглядом и спросил:  – Что это за необычно нарисованная оценка пять?  – А можно посмотреть? – в ответ спросил я.  Владимир Иванович жестом пригласил к столу. Я увидел действительно нарисованную цифру 5. И кратко. рассказал об учебном эксперименте томского практиканта. Наш новый преподаватель как-то усмехнулся и приступил к занятию.  В годы учебы в нашем классе было много интересного, доброго и смешного. Можно ли забыть эпизод на уроке литературы? Наш преподаватель Иван Яковлевич Красновский давал нам задания выучивать наизусть несколько стихотворений А. С. Пушкина и отрывки из «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова». Как всегда, на очередном уроке предстоял опрос. Войдя в класс, Иван Яковлевич поздоровался, поднялся на кафедру, сверкнул в улыбке золотым зубом и, протирая платком свои круглые очки, сказал:  – Ну-с, как у нас с монологом Пимена? Все выучили? Сейчас проверим, – и обведя класс взглядом, произнес: – Зверев желает?  Мой сосед по столу Абрам Зверев встал и бодро начал:             Еще одно, последнее сказанье             Передо мной явилась ты…  И тут же раздался дружный хохот всего класса. Понятно, что Зверев сразу и не мог понять причину смеха. Он растерянно обвел взглядом класс, сел на место и... навзрыд заплакал. Класс притих, а Абрам никак не мог прийти в себя. Между его всхлипываниями я все-таки объяснил ему причину смеха. Абрам снова встал и, все еще всхлипывая, пытался убедить преподавателя, что знает этот монолог и готов рассказать его.  – Садитесь, Зверев. Я верю, что вы знаете этот монолог. Ну, сбились немного, с кем такое не случается? Успокойтесь, на следующем уроке я вас спрошу, – успокоил Абрама Иван Яковлевич и продолжил урок.  Как я уже говорил, наш класс был дружным, и у всех нас хватило такта не напоминать Абраму эту его оплошность и не зубоскалить.  Перед ноябрьскими праздниками 1937 года меня приняли в комсомол. Прием тогда проходил очень строго. На бюро горкома устраивали настоящий экзамен. Нужно было знать не только Устав ВЛКСМ, но состав политбюро ЦК партии, фамилии многих руководителей партии и правительства, спрашивали о международной обстановке и так далее. Кое-кто не выдерживал такого перекрестного «допроса». Им или отказывали в приеме, предлагая еще поработать над собой, или принимали с годичным кандидатским стажем. Но это была одна из причин отказа в приеме. Была еще одна и более серьезная. Прием в комсомол был «заказан» тем, у кого были репрессированы отец или мать, дядя, тетя или другие более или менее близкие родственники. Шла бескомпромиссная целенаправленная борьба с «врагами народа». Мы на полном серьѐзе искали вражескую руку художников на портретах А. С. Пушкина, появившихся на обложка школьных тетрадей в связи со 100-летием со дня его гибели, пытаясь найти в портретных штрихах замаскированную фашистскую свастику. Общий психоз поразил и нас, учеников.  В то время повсюду, в том числе и в нашей школе, была хорошо поставлена оборонноспортивная работа. Молодежь готовилась к обороне страны. В разного рода кружках и секциях нас учили оказывать первую медицинскую помощь при ранениях и отравлениях. Мы сдавали нормы ГСО (готов к санитарной обороне), ПВХО (готов к противохимической обороне), в спортивных секциях сдавали нормы ГТО (готов к труду и обороне). Всем сдавшим экзамен и выполнившим установленные нормы вручались значки ГСО, ПВХО, ГТО. Были учреждены значки «Ворошиловский стрелок» и «Юный ворошиловский стрелок», но из-за нехватки боеприпасов, а главное – из-за ограниченных возможностей тира подготовиться и сдать эти нормы было доступно далеко не всем желающим. Я и многие мои друзья и соклассники были обладателями всех оборонных значков и с гордостью их носили. Сейчас очень сожалею, что не сохранил на память эти значки.  Горно-Алтайск расположен в долине среди гор. Зимы там снежные. И лыжи – главная детская забава. У нас в семье была одна пара лыж. Поэтому соблюдали строгую очередность. Самое любимое занятие было – катание с гор. А вот совершать лыжные кроссы я никогда не любил, ограничивался лишь сдачей норм на ГТО. Чаще всего мы забирались повыше на гору Тугаю и оттуда скатывались по более пологому склону. Но однажды мне не повезло. Уступая на спуске лыжню, я неудачно перекинул правую лыжу, и она попала под крепкий наст. Результат – сломанная лыжа. Как я спускался на одной лыже – ни рассказать, ни описать. Это надо только видеть, а еще лучше – испытать на себе. Домой я вернулся в снегу с головы до пят, даже в карманах был снег. Новые лыжи купить было не на что. Я, как умел, скрепил их: снизу прибил жесть из консервной банки, сверху скрепил планками из фанеры и покрасил. Было не так красиво, но эти лыжи нам служили еще долго. Позднее на покупку новых лыж и настоящих бамбуковых палок я выслал братьям деньги чуть ли не из первой своей учительской зарплаты.  В летние месяцы на городских стадионах «Динамо» и «Спартак» устраивались состязания по легкой атлетике, часто играли в футбол, волейбол. Зимой на одном из двух городских стадионов, а то и на обоих, по указанию городских властей пожарники заливали каток. Воду подавали по пожарным шлангам, вода разливалась и замерзала неровно. Но не зная лучшего льда, горожане были рады и такому. В выходные дни, когда позволяла погода, на катке собирались сотни любителей покататься. Особенно многолюдно там было вечерами, когда полная луна да музыка, льющаяся из установленных на катке громкоговорителей, создавали особую, незабываемую атмосферу вольности и веселья. А днем каток заполоняла детвора. Вход на каток был свободным. На спортивной базе желающие могли взять напрокат коньки на ботинках. Мы же, дети, по-прежнему крепили коньки к валенкам бечевками. В первую же горноалтайскую зиму отец купил мне коньки-дутыши. Так среди нас назывались хоккейные коньки. Никаких конькобежных соревнований в те годы в Горно-Алтайске не проводилось, каждый катался в свое удовольствие и на свой лад. Попытка городского комитета физкультуры создать хоккейные команды не удалась. Лишь мы, непоседы-мальчишки, гоняли по ледяному полю какой-то мяч, пользуясь гнутыми тополиными сучьями, отдаленно напоминавшими хоккейные клюшки.   Стадион «Спартак» – на берегу реки Майма. Летом после интенсивных занятий, потные, уставшие и веселые, мы бежали к реке. Там в то время стояла плотина маломощной ГЭС, и ее пруд был любимым местом купания, а немногие смельчаки прыгали с плотины в бурлящий поток у ее основания. Занятия спортом очень помогли мне в будущей армейской жизни, в преодолении всех тягот и лишений, особенно в годы войны.  1938 год – памятный для всех нас, одноклассников школы №12. Это – год окончания школы, год расставания на многие лета, а со многими навсегда.  Выпускной вечер остался в памяти на всю жизнь. Нам в торжественной обстановке вручили аттестаты об окончании средней школы. Затем был концерт, танцы, игры и разговоры, разговоры... По домам разошлись уже на рассвете, договорившись в два часа дня снова собраться, прихватив с собой продукты и все необходимое для пешего путешествия на Катунь и на Айское озеро. В район села Соузги, что на Чуйском тракте в 5-7 километрах от районного центра Маймы, мы пошли через горы, сократив расстояние вдвое. Придя на место, спустились к Катуни, умылись холодной катунской водой и вновь поднялись на гору, где наши девушки уже «накрывали столы». Все небо затянуло тучами, повеяло холодным ветерком. Едва закончили небогатую трапезу, как небо разверзлось проливным дождем. Громы и молнии, казалось, сокрушат все вокруг. Мы сбились в кучу под шатром могучих сосен, держа в руках над головами девушек пригодившиеся для данного случая клеенки. К счастью, ливень быстро иссяк, тучи небесные с огромной скоростью мчались куда-то в неведомую даль, кое-где стали проглядывать голубые окошечки умытого дождем неба. На облюбованной лесной поляне мы разложили несколько костров. Слегка обсохнув, наиболее активные ребята устроили «туземные» пляски вокруг костра, прыжки через него. Потом пели песни, рассказывали сказки и разные страшные истории, вычитанные из книг. Так незаметно прошла ночь. Когда забрезжил рассвет, мы немного подкрепились и спустились к Катуни. 

Катунь… Начав свой бег с высоты более 2-х тысяч метров, пробиваясь сквозь скалистые горы Алтая, она из маленького ручейка у подножья алтайской горы-красавицы Белухи, преодолев каскад порогов, вырвалась на равнину и слилась с Бией. Обе они образовали многоводную Обь. И еще много километров было видно, как в одном обском русле текли две реки.  Ожидая паром, чтобы переправиться на левый берег Катуни, мы любовались Катунью. Я не знаю, есть ли еще на Земле такая река, как Катунь, где бы ее вода в эту летнюю пору была от зеленовато-голубого до бирюзового цвета. Вскоре пришел паромщик, мы переправились на левый берег Катуни и направились на озеро. Свое название – Айское – оно получило от села Ая, находящегося невдалеке. На этом живописном озере мы долго купались, загорали. Но все имеет свой конец. Во второй половине дня отправились в обратный путь. Уставшие, все еще находясь под впечатлением этих необычных суток, мы шли медленно, останавливаясь на каждом хребте предгорья Алтая. Но вот, наконец, и гора «Комсомольская». Сделав последний привал, мы распрощались и группами стали расходиться по домам.  К сожалению, это был последний в нашей жизни такой полный сбор одноклассников – выпускников 1938 года. В 1939 году была еще попытка собраться в полном составе, но, увы... На встречу прибыла едва ли половина класса. Окончив 10-й класс и получив, как тогда говорили, путевку в жизнь, каждый из нас выбирал свой путь. Многие решили продолжать учебу и направились искать свое счастье вдали от отчего дома. В университеты и институты поступили Галя Данилова, Ира Шебалина, Владимир Манеев, Женя Кавторина, Толя Захаров и другие. Я не имел такой возможности. Старший в семье, я обязан был думать не только о себе, но и о своих братьях. В июне уже было известно, что при областном педагогическом училище будут открыты двухмесячные курсы по подготовке преподавателей для сельских школ области на отделениях: русский язык и литература; физика и математика; химия и биология. Из нашего класса на эти курсы поступили 8 ребят: Андрей Былда, Абрам Зверев, Аркадий Ильтеев, Вячеслав Капустин, Иван Свиридов, Иван Хорошевский, Борис Шаклеин, Михаил Шанин. Я был зачислен на отделение русского языка и литературы, вместе со мной учился Иван Свиридов, остальные – на других отделениях. На этом же отделении учился Петр Фадеевич Зарубин. Он уже три года работал в школе, а на курсы был направлен для повышения квалификации. Мы с ним подружились. По окончании курсов нам выдали соответствующие удостоверения. В моем удостоверении четыре оценки «отлично» и три «хорошо»: по теории литературы, методике литературы и педагогике. Впрочем, это высшая оценка. Знания большинства слушателей были оценены на «удовлетворительно». Это удостоверение у меня сохранилось. Я получил направление в Бело-Ануйскую неполную среднюю школу Усть-Канского района, в ту самую школу, где работал и Петр Зарубин. В этой школе я проработал преподавателем русского языка и литературы: первый учебный год – в шестых и седьмом классах, второй год – в седьмых и восьмом классах.  В августе 1940 года  я был назначен директором Черно-Ануйской неполной средней школы. 20 октября того же года меня призвали в армию. Но это уже совсем другая жизнь... Потом … война. Великая Отечественная война. Она проверила нас, выпускников  нашей 12-й школы, на прочность наших убеждений, патриотизма, нашего воспитания в духе коллективизма и взаимопомощи. Много лет спустя, я написал стихотворение  «Сердце к вечной памяти взывает»                 

 Тогда нам было по семнадцать -   

 Моим соклассникам-друзьям.     

Могли мы искренне смеяться   

 И верить искренним слезам. 

 Верны мы были идеалам,    

 Воспетым в песнях и стихах,   

 Честны во всем - большом и малом,  

 Наивны в радужных мечтах.

                            * * * 

  И вот последний прозвенел звонок.  

  Волшебный бал. Торжественные речи. 

  Ну кто из нас тогда подумать мог,   

  Что этот бал - прощальный вечер?!.  

  Пришла война. Она коснулась нас,    

  Кого в упор, кого-то рикошетом.   

  По зову сердца я хочу сейчас   

  Посильным слогом рассказать об этом. 

   Не понаслышке зная о войне,   

  На фронте потеряв друзей и брата,  

   Я чувствую: судьба диктует мне    

   Друзьям поведать исповедь солдата. 

   Мы с детства постигали кто есть кто,

   Пасионария была для нас кумиром, 

   Сдавали все мы нормы ГТО,    

   Не ведая, что меч повис над миром. 

   Тогда нам было просто невдомек, 

  Что кто-то может мир наш потревожить.  

   Мы верили: надежен наш порог,   

  Его никто переступить не сможет. 

   Когда же мне и сверстникам моим  

   Пришлось надеть солдатские шинели,  

   Мы многое увидели другим  

   И многое увидеть не успели. 

   Незабываем предвоенный год. 

   Он годом был тревожных ожиданий   

  Великих потрясений и невзгод,   

  Он годом был и наших испытаний. 

   Солдатский труд нелегок был всегда,  

   А ныне во сто крат он тяжелее. 

   Зубрили мы науку побеждать,   

  Самих себя при этом не жалея. 

   Не всем наука эта помогла -  

   Война ведь не ликбез, она покруче.  

   Ее законы для солдата - мгла,    

   Здесь правят бал судьба, а чаще - случай. 

   Ужасны и просты трагедии боев, 

   Порой не знаешь, кто убит, кто ранен.  

   Так где-то сгинул Виктор Петухов,  

   Талантливый поэт и добрый парень. 

   Израненный в бою, полуслепой,  

   Под пыткой ничего врагу не выдав,  

   Погиб в плену, как воин, как герой, 

  Мой школьный друг Иван Свиридов. 

  Земля горела, пенилась вода,   

  Шел Ленинград к своей геройской славе.  

   И в той земле остался навсегда   

  Наш классный баянист Шагаев Павел. 

  Легенда-самолет, "крылатый танк",   

  Пехота знает: он в бою бесценен.   

  И всею мощью бомбовых атак   

  Не раз громил врага Борис Шаклеин. 

   Ранение, беспамятство и плен,   

  И смерти пострашней - фашистский лагерь,     

   А после плена холод отчих стен -  

  Все это пересилил Миша Звягин. 

   Мой добрый друг, товарищ, наш Абрам.

   Его уж нет - сражен инфарктом Зверев.    

   С боями прошагал он по фронтам,    

   Немало длинных верст промерив. 

   Своею кровью землю окропив, 

   Став от того не злее, а мудрее,   

   Вернулся снова в школьный коллектив 

   С войны солдат А.А. Ильтеев. 

   Пришел с войны израненный, больной,   

   Но сильный духом Хорошевский Ваня. 

   Он знал, что обречен и жребий свой    

   Нес до конца достойно, без стенаний. 

  Сполна познала тяготы войны    

  Военный врач Шагаева Мария.   

  Десятки жизней ею спасены.   

  От всех живых поклон тебе, Мария! 

  Забыть ли нам конец войны проклятой -   

  Ракеты, залпы, смех и чей-то плач...    

  Но пуля-дура не щадит солдата -   

  В тот самый день пал Александр Сукач. 

  А где же вы, Томилов, Вотрин, Кашин, 

  Захаров, Былда, Шанин, Муштаков? 

 И где же вы, другие парни наши?   

 Вопросы есть - ответить не готов... 

 Одно я знаю: в это лихолетье    

 Мы были все в сообществе бойцов,   

 И что мы не успели сделать, - дети     

 Продолжат дело дедов и отцов. 

 Война немало жизней унесла    

 (Она без жертв, известно, не бывает),   

 Но боль утрат из сердца не ушла,   

 И сердце к вечной памяти взывает. 

 Помянем тех, кого сожгла война,  

 И вспомним тех, кто опален войною.    

 Пусть никогда все эти имена    

 Не зарастут забвения травою. 

 Мне верится: исчезнут навсегда   

 Все раны на Земле. Но День Победы   

 Потомки не забудут никогда,    

 Помянут и отцов своих, и дедов!..      

      1991 г